Специально для сайта «Перспективы»
Петр Яковлев
Яковлев Петр Павлович – доктор экономических наук, руководитель Центра иберийских исследований Института Латинской Америки (ИЛА) РАН.
В условиях глобального кризиса встречи в рамках «Большой двадцатки» стали приметой времени. Ведущие государства современного мира продемонстрировали готовность к сотрудничеству в целях преодоления трудностей в финансово-экономической сфере и формирования новой системы международного регулирования. Практика таких встреч показывает, что для предотвращения будущих потрясений требуются новые идеи и нетрадиционные подходы.
Мировой финансово-экономический кризис кардинально повысил значимость согласованных усилий на международной арене - как в рамках существующих глобальных институтов и организаций, так и в формате многосторонней дипломатии. Это относится и к дипломатии саммитов, получившей в последние годы широкое распространение. Ведущие державы, наряду с деятельностью в многочисленных региональных организациях (Евросоюз, АТЭС, МЕРКОСУР, НАФТА и др.), носившей приоритетный характер, приняли активное участие в антикризисной работе МВФ, Всемирного банка, ВТО и, главное, «Большой двадцатки». Несмотря на изначальную размытость полномочий, «Большая двадцатка» стала основной рамочной структурой для согласования механизмов преодоления рецессии и выработки принципов и инструментов мирового финансово-экономического регулирования.
Рождение и второе пришествие «Большой двадцатки»
Изначальная идея создания глобального форума для проведения неформальных встреч глав государств и правительств самых влиятельных стран мира восходит к 1970-м годам. Ключевой эпизод – встреча лидеров «шестерки» в Рамбуйе в июне 1975 г. Тогда коренные изменения в расстановке сил (вспомним, например, достижение Советским Союзом военно-стратегического баланса с США и «нефтяной кризис» 1973-1974 гг.) потребовали более тесной координации действий ведущих западных держав. Механизм регулярных саммитов «шестерки», а затем «семерки» обеспечивал взаимодействие знаковых мировых фигур, что нередко помогало снимать напряженность и предотвращать (или купировать) международные конфликты. По завершении холодной войны в заседаниях группы начала принимать участие Россия, что превратило «семерку» в «восьмерку». Но возвышение Китая, Индии, Бразилии и ряда других государств, а также развитие международной обстановки в целом потребовали расширения формата встреч на высшем уровне, что воплотилось в проведении саммитов так называемой «Большой двадцатки».
Напомню, что «Большая двадцатка» (или «Группа двадцати», «двадцатка», G-20) была сформирована в 1999 г. по инициативе Канады с целью преодоления последствий мировых финансовых потрясений конца 1990-х гг. и ведения диалога с развивающимися странами, динамично набиравшими экономический и политический вес. Почти десятилетие деятельность G-20 сводилась, главным образом, к регулярным встречам министров финансов и глав центральных банков. Не случайно с момента своего создания группа официально именовалась Group of Twenty Finance Ministers and Central Bank Governors . С началом глобального кризиса формат встреч изменился и расширился, что объяснялось необходимостью согласования антикризисных мер на самом высоком государственном уровне. Для решения этой задачи в ноябре 2008 г. в Вашингтоне и состоялся первый саммит «Большой двадцатки». Другими словами, состоялось второе пришествие G-20.
Именно на вашингтонском саммите был впервые выработан согласованный подход ведущих мировых держав к борьбе с кризисом, заключавшийся в реализации крупнейших стабилизационных программ и конкретных мер по стимулированию и поддержанию экономического роста. В частности, в ходе встречи были достигнуты договоренности о сотрудничестве в ключевых областях международных финансов. Речь шла прежде всего о смягчении последствий кризиса и определении базовых принципов реформирования глобальных институтов с целью предотвращения будущих катаклизмов. Наиболее существенными итогами встречи стали: 1) увеличение представительства развивающихся стран в управлении МВФ и Всемирным банком; 2) упрощение процедур оказания помощи странам, особенно пострадавшими от кризиса. Кроме того, участники саммита призвали все государства воздерживаться от протекционистских действий.
Однако, как показала практика мировой торговли, многие страны (в том числе члены G-20) предпочли не следовать этому призыву, и в большинстве случаев принятые национальные антикризисные программы содержали те или иные меры протекционистского характера. Это, разумеется, не способствовало расширению международных торговых обменов . Более того, по мнению ряда экспертов и политиков, возведение препон в торговле ставило под угрозу дальнейшее развитие процессов глобализации. Влиятельная испанская газета «El País» в этой связи опубликовала статью известного итальянского экономиста Лоретты Наполеони, в которой отмечалось: «Сейчас лозунгом западных лидеров стал призыв «Спасайся, кто может!». И далее: «Внезапно глобализация превратилась в своего рода «дикий Запад», на территории которого не действуют ни законы, ни правила» .
Дипломатические тайны мадридского двора
В ходе подготовки вашингтонского саммита выяснилось, что с момента образования G-20 в составе основных глобальных экономических игроков произошли определенные изменения. Появились новые лидеры, не входящие в число государств-членов «двадцатки». В частности, за ее рамками оставалась Испания, к 2008 г. занявшая место в первой десятке стран по размеру национального ВВП.
Формально Испания не входила в состав «Группы двадцати» на том основании, что ее интересы (как и интересы ряда других европейских государств) представляли делегаты Евросоюза. Но такое положение дел совершенно не устраивало испанский истеблишмент, который стремился говорить на встречах высшего международного уровня «своим голосом». В 2008 г. Мадрид предпринял энергичные дипломатические действия для изменения статус-кво и добился приглашения на саммит в Вашингтоне, а затем – и на другие встречи G-20. Тем самым Испания присоединилась к узкому кругу стран-членов ЕС (Великобритания, Германия, Италия, Франция), которые участвуют в работе «Большой двадцатки» в двойном качестве: как партнеры по Евросоюзу и как суверенные государства. Страна получила возможность на самом высоком уровне изложить свое видение причин и существа мирового кризиса. В частности, давая оценку сложившемуся положению, глава испанского правительства Хосе Луис Родригес Сапатеро заявил: «Ответственность за этот кризис лежит не на семьях трудящихся, не на пенсионерах, не на людях, зарабатывающих на жизнь своим трудом. Этот кризис вызван злоупотреблениями и алчностью финансовой системы. Поэтому ответом правительств должна стать забота о простых людях, о тех, кто нуждается» . Испанский лидер призвал к установлению нового международного порядка, подразумевающего прозрачность мировой финансовой системы, ликвидацию «налоговых оазисов» (разного рода офшорных зон), расширение кредитов развивающимся странам.
Участие Испании в процессе формирования новой системы глобального регулирования (прежде всего в рамках «Большой двадцатки») рассматривалось Мадридом в контексте укрепления международной значимости страны. Не случайно Х.Л. Родригес Сапатеро характеризовал G-20 как «модель глобального управления в XXI веке», подразумевая, что и Испания, по мере преодоления тяжелых последствий кризиса, станет активной составной частью этой парадигмы .
Безусловно, приглашение на встречи G-20 стало важным достижением испанской дипломатии. В то же время Мадрид внес существенный вклад в работу форумов, в формирование новой философии международного финансово-экономического сотрудничества. Этому способствовал ряд обстоятельств.
Во-первых, Испания играет активную роль в Евросоюзе. Так, в первой половине 2010 г. она председательствовала в ЕС. С подачи Мадрида Европейский совет одобрил Стратегию 2020 г., заменившую собой Лиссабонскую стратегию 1990 г. (многие положения которой, к слову сказать, не были выполнены). Новый документ имеет явную антикризисную направленность , поскольку ориентирует ЕС на решение таких вопросов, как обеспечение высокой занятости, поощрение инноваций (планируется совершить подлинный инновационный рывок, подняв расходы на НИР до 3% ВВП), снижение на 20% вредных выбросов в атмосферу, развитие альтернативных источников энергии и энергосберегающих технологий, повышение образовательного уровня населения и сокращение количества бедных на 20 млн человек. 22 июня в Мадриде было достигнуто соглашение о формировании дипломатического корпуса ЕС, который приступил к работе 1 декабря 2010 г. Все эти решения способствовали консолидации позиций стран-членов Евросоюза по целому ряду проблем глобального регулирования, что достаточно четко проявилось в работе «Большой двадцатки».
Во-вторых, в ходе саммитов G-20 Мадрид инициативно использовал свои особые отношения с латиноамериканскими государствами, входящими в «Большую двадцатку»: Аргентиной, Бразилией, Мексикой. Напомню, что Испания взаимодействует с латиноамериканскими странами не только на двустороннем уровне, но и в специфическом многостороннем формате – в рамках формирующегося Ибероамериканского сообщества наций (ИСН) . Саммиты ИСН в Португалии (2009 г.) и Аргентине (2010 г.) прошли в условиях мирового кризиса, который ощутимо (хотя и в различной степени) задел большинство ибероамериканских стран и поставил в повестку дня новые задачи, связанные с принятием антикризисных мер и перестройкой существующей системы мировых финансово-экономических отношений. В последнее десятилетие в Латинской Америке происходили изменения, которые в период кризиса достигли критической массы и начали определять геоэкономическую и геополитическую обстановку в регионе. Возросший экономический потенциал, модернизация хозяйственных структур, положительные социальные и политические сдвиги обеспечили укрепление международной субъектности ведущих государств латиноамериканского региона. Повысился их удельный вес на мировой арене, усилились переговорные позиции на международных форумах, включая и саммиты «Большой двадцатки». В этом плане испанская дипломатия сыграла заметную роль в деле налаживания контактов и установления взаимопонимания между европейскими и латиноамериканскими странами-членами G-20.
Дипломатия саммитов против глобального кризиса
Дискуссии, начатые в Вашингтоне, были продолжены в Лондоне 1 апреля 2009 г., когда финансово-экономический кризис уже приобрел поистине глобальный характер, что потребовало более эффективной координации международных антикризисных усилий. К этому моменту Испания, сама попавшая в жернова глубокого структурного кризиса, ясно продемонстрировала свою заинтересованность в том, чтобы «Большая двадцатка» стала реально действующим механизмом международного финансово-экономического регулирования, инструментом формирования будущей мировой архитектуры.
В ходе подготовки лондонской встречи в формате «Большой двадцатки» испанские представители выступили с рядом предложений, главные из которых можно свести к следующим пунктам :
§ Официальные власти должны обладать необходимой информацией обо всех значимых участниках финансовых рынков.
§ С целью амортизации цикличных перепадов финансовых рынков необходимо создать резервные фонды, которые станут инструментом региональных и глобальных институтов.
§ Лидеры стран «Большой двадцатки» должны содействовать усовершенствованию методов определения финансовых рисков.
§ Следует поощрять и стимулировать финансовое обучение розничных клиентов банковских услуг, обеспечивать получение ими правдивой и точной предпродажной информации.
§ Необходимо добиться транспарентности компенсационных схем для руководителей высшего уровня и высокооплачиваемого персонала финансовых компаний. Компенсационная политика должна утверждаться акционерами.
§ В будущем, с целью уменьшения морального вреда и восстановления эффективной рыночной дисциплины, финансовые компании должны оценивать потенциальные социальные издержки банкротств, а власти – тщательно изучать имеющиеся механизмы, чтобы научиться снижать негативные последствия провалов финансовых институтов.
§ Собственные ресурсы МВФ (то есть квоты государств-членов) следует увеличить, с тем чтобы укрепить его роль как кредитора последней инстанции. МВФ также должен усовершенствовать совокупность своих долговых инструментов, особенно – укрепив их сопротивляемость кризису.
§ МВФ должен быть уполномочен играть эффективную роль в международном финансовом надзоре, чтобы он мог сфокусироваться на предотвращении кризисов и их скорейшем выявлении. Структуру управления МВФ нужно усилить с целью содействия международному взаимопониманию и обмену информацией.
§ Международные банки развития должны действовать противоциклично, увеличивая чистые финансовые потоки в адрес стран, в периоды снижения экономического роста.
§ В среднесрочной перспективе международным банкам развития целесообразно пересмотреть систему управления и распределения голосов между странами-членами, чтобы быть готовым к новым вызовам. Им следует улучшить взаимодействие друг с другом и с МВФ, особенно в сфере краткосрочного финансирования.
Встреча в Лондоне завершилась принятием нескольких согласованных документов и ряда практических решений. В частности, было решено значительно увеличить ресурсы МВФ (до 750 млрд долл.) и расширить финансирование беднейших стран на льготных условиях. Форум финансовой стабильности, полностью контролировавшийся ведущими западными державами, был преобразован в Совет финансовой стабильности, с включением в него развивающихся стран-членов «Большой двадцатки» . Как отмечалось в специальном коммюнике, Совет призван содействовать стабилизации глобальной финансовой системы и заниматься разработкой правил наднационального финансового регулирования и надзора . Кроме того, было принято принципиальное решение о перераспределении квот в МВФ и Всемирном банке в пользу развивающихся государств и стран с формирующимися рынками (по терминологии МВФ). Это стало серьезным сдвигом в направлении повышения их роли и влияния в мировой экономике.
«Сеульский консенсус» против «Вашингтонского консенсуса»
По мере развития кризиса возникла потребность в оценке эффективности принимаемых антикризисных мер и углублении международного сотрудничества, благодаря чему саммиты G-20 приобрели регулярный характер. В сентябре 2009 г. встреча «Большой двадцатки» прошла в американском Питтсбурге, в июне 2010 г. – в канадском Торонто, в ноябре 2010 г. – в столице Республики Корея Сеуле. На этих совещаниях обсуждались практически все наиболее значимые вопросы реформирования глобальных институтов (в первую очередь МВФ) и формирования механизмов противодействия международным финансовым потрясениям.
Наиболее проблемным был, пожалуй, саммит в Сеуле – пятая встреча глав государств и правительств G-20. К моменту его созыва ряд вопросов международных финансово-экономических отношений достиг большой остроты. В их числе: так называемая «валютная война» (когда отдельные страны осуществляют девальвацию собственных валют с целью повышения конкурентоспособности своих товаров); критика Германией некоторых стимулирующих мер, принятых правительством Б. Обамы; высокие уровни национальных бюджетных дефицитов. Помимо этого, на утверждение саммита была вынесена новая концепция роста мировой экономики и социального прогресса, получившая название «Сеульский консенсус » . Она была призвана сменить предыдущий эталон развития, который был основан на неолиберальных идеях и получил известность как «Вашингтонский консенсус».
Серьезным глобальным вызовом оставался сильный дисбаланс мировой торговли. Ряд стран во главе с Китаем, используя разнообразные конкурентные преимущества, в том числе заниженный курс национальной валюты, добились высокого внешнеторгового профицита, тогда как другие государства (например, США, Испания и еще целый ряд стран-членов ЕС) постоянно имели отрицательное сальдо во внешней торговле. Такое положение, являясь сравнительно терпимым в период экономического роста и финансового благополучия, в условиях кризиса усугубило имевшиеся бюджетные трудности. В результате государства с внешнеторговым дефицитом стали изыскивать дополнительные возможности его снижения. Одним из методов и явилась девальвация национальных денежных единиц, получившая значительное распространение и породившая «валютную войну».
В 2009-2010 гг. «валютная война» дала о себе знать на всех первостепенных полях мировой конкуренции и всерьез обеспокоила международное сообщество, поскольку создала угрозу цепной реакции манипулирований курсами национальных валют и подрыва и без того весьма хрупкого глобального финансового равновесия. Поэтому участники «Большой двадцатки» поставили целью положить предел этой контрпродуктивной практике .
Стремясь найти способ уравновесить международную торговлю, США накануне саммита в Сеуле предложили ограничить профицит и дефицит внешней торговли 4% национальных ВВП. Но эта инициатива (в силу ее полной нереалистичности и сопротивления со стороны Китая, Японии и Германии – основных мировых экспортеров) не получила необходимой поддержки. В итоге один из ключевых вопросов регулирования глобальных экономических связей не нашел радикального и всеобъемлющего решения и остался заложником усилий отдельных государств.
Более существенные позитивные результаты были достигнуты на других направлениях перестройки системы глобального регулирования. Так, по итогам сеульского саммита G-20 Совет управляющих МВФ утвердил ощутимое перераспределение квот в пользу стран с формирующимися рынками и развивающихся государств. Речь шла о получении ими более чем 6% дополнительных квот. Самое большое увеличение коснулось стран-членов БРИК: их суммарный вес в капитале МВФ вырос с 9,13 до 14,17%. В том числе квота Китая выросла с 2,98 до 6,39%, Индии – с 1,95 до 2,75%, России – с 2,49 до 2,71% и Бразилии – с 1,78 до 2,32%. В выигрыше оказалась и Испания, чей экономический рывок в предкризисный период позволил увеличить страновую квоту с 1,43 до 2% . В то же время Европа в целом утратила часть своего влияния, поскольку число ее представителей в Исполнительном совете МВФ (всего их 24, не считая директора-распредителя) было сокращено с 8 до 6.
Положительное значение имело и принятие «Сеульского консенсуса», ставшего элементом международного стратегического планирования и примером системного видения современных глобальных проблем. Одобрив концепцию консенсуса, участники «Большой двадцатки» подтвердили свое намерение разработать многолетний план действий по купированию возникающих кризисных и форс-мажорных ситуаций и достижению стратегических целей многостороннего сотрудничества. Причем указанный план должен опираться на базовые принципы, закрепляющие основные элементы формирующегося экономического и финансового миропорядка.
Основные принципы «Сеульского консенсуса»
§ Акцент на экономическом росте. Международные усилия должны быть ориентированы на обеспечение уверенного, устойчивого и сбалансированного экономического роста, который предполагает сокращение разрыва в уровнях развития между различными странами. Осуществляемая деятельность и проводимая политика должны привести к значительному улучшению перспектив для всеохватывающего роста, выходящего за рамки обычной деловой активности.
§ Глобальное партнерство в целях развития. Привлечение развивающихся государств, в особенности стран с низким уровнем дохода, в качестве равноправных партнеров при уважении их национальных интересов и признании того, что главным фактором, определяющим успех в социально-экономическом развитии, является собственная национальная стратегия роста.
§ Глобальные и региональные проблемы системного характера. Приоритизация действий по решению ключевых глобальных и региональных проблем, таких как региональная интеграция. «Группе двадцати» следует уделить особое внимание системным вопросам, когда возникает необходимость в коллективных и согласованных действиях, в том числе по линии сотрудничества Юг – Юг и многостороннего взаимодействия, в частности, для привлечения ресурсов международных банков развития.
§ Участие частного сектора. Поощрение инвестиционной и инновационной деятельности частных предприятий, признание их уникальной роли в качестве источника знаний, технологий и рабочих мест. Более широкое использование частного капитала в целях развития путем увеличения его потоков, в том числе за счет снижения рисков, улучшения инвестиционного климата и увеличения емкости рынков.
§ Взаимодополняемость. Разграничение, но при этом и дополнение существующих усилий в области развития, недопущение дублирования усилий и концентрация стратегического внимания на тех областях, где у «Группы двадцати» имеются сравнительные преимущества и где она может сыграть важную роль, выполняя свой основной мандат как ведущий форум для международного экономического сотрудничества.
§ Упор на конкретный результат. Сосредоточение внимания на реально осуществимых, практичных и поддающихся оценке мерах по решению четко обозначенных проблем, которые создают серьезные помехи перспективам роста развивающихся стран. Такие меры должны приносить ощутимые результаты и давать значительный эффект.
Многие из развивающихся стран (речь не идет о группе лидеров с формирующимися рынками) оказались в условиях кризиса особенно уязвимыми и стали еще беднее. Поэтому, одновременно с принятием «Сеульского консенсуса», были определены приоритетные области, которые, по мнению членов G-20, требовали вмешательства и реформирования с целью обеспечения устойчивого всестороннего экономического роста и стабильности в этих странах. В число приоритетов вошли строительство объектов инфраструктуры, частные инвестиции и создание рабочих мест, развитие человеческих ресурсов, расширение торговли, облегчение доступа к финансовым услугам, поддержание экономического роста, обеспечение стабильности и продовольственной безопасности, мобилизация внутренних ресурсов и обмен знаниями. При этом подчеркивалось, что создание оптимальных условий для устойчивого экономического роста потребует проведения реформ и преобразований в каждой из указанных областей.
Принимая во внимание выдвинутые в «Сеульском консенсусе» принципы развития и ориентируясь на приведенные выше ключевые области, можно сформулировать главные идеи обновленной стратегии международного развития , которые позволяют говорить о ее принципиальной новизне.
Во-первых, утвердилось мнение, что процветание в современном мире может быть устойчивым только в том случае, если оно будет всеобщим , то есть распространится на максимально возможное количество стран.
Во-вторых, мировой кризис выявил глобальную взаимозависимость , оказав непропорциональное негативное воздействие на наиболее уязвимые государства из числа беднейших стран. (Было подсчитано, что из-за кризиса к концу 2010 г. еще 64 млн человек оказались в условиях крайней нищеты.)
В-третьих, «Группа двадцати» стала (и, вероятно, останется) ведущей площадкой международного финансово-экономического сотрудничества. В этой роли она должна дополнять усилия институтов-доноров: организаций системы ООН, многосторонних банков развития и других учреждений, оказывающих содействие развивающимся странам.
В-четвертых, стратегической целью является формирование новых полюсов глобального роста , в первую очередь за счет развивающихся стран, способных обеспечить диверсификацию источников спроса и предложения и объектов приложения излишков капитала.
В-пятых, опыт последних десятилетий показал, что в современном мире не существует единой универсальной формулы обеспечения успеха в социально-экономическом развитии. Каждая страна должна взять на себя инициативу в деле разработки и осуществления стратегий развития, которые учитывали бы ее индивидуальные нужды и обстоятельства.
Подчеркну, что выстраивание новых контуров мирового порядка на основе принципов «Сеульского консенсуса», сам политический пафос этого документа вполне созвучны воззрениям и подходам руководства Евросоюза, высшие представители которого неоднократно отмечали необходимость коллективных и согласованных усилий в деле преодоления последствий глобального кризиса и выхода на траекторию устойчивого и всестороннего развития. Как заявлял, например, Х.Л. Родригес Сапатеро, финансово-экономические потрясения последних лет преподали миру два главных урока: 1) невозможно преодолеть последствия рецессии в одиночку – необходимы совместные действия; 2) сохранение вопиющего неравенства уровней развития различных государств неизбежно породит новые проблемы и международные кризисы .
В силу такого совпадения взглядов дипломатия саммитов «Большой двадцатки» в политических кругах Европы в основном была оценена положительно. «Решение использовать G-20 в качестве инструмента борьбы с финансово-экономическим кризисом имело фундаментальное значение. G-20 сыграла роль «спасателя» системы, которая протекла со всех сторон», – отмечали в совместной статье бывший министр экономики Испании Педро Солбес и бывший посол этой страны в США Карлос Вестендорп. И далее: «Экономический кризис ясно продемонстрировал неспособность современной модели глобального управления ответить на вызовы XXI века. Создание новой системы управления является одним из приоритетов международной повестки дня. Конечно, G-20 – это не ООН, но «двадцатка» вполне может придать импульс переговорам и стать связующим звеном между институтами, которые должны заняться реформированием миропорядка» .
Выход из кризиса: точки совпадения и разделительные линии
На саммитах «Большой двадцатки» и на других переговорных площадках с помощью методов многосторонней дипломатии не только происходила координация международных усилий по освобождению мировой экономики из тисков кризиса. Там, по существу, формировался становой хребет будущей мирохозяйственной системы, закладывались предпосылки очередного социально-экономического рывка. Главную роль в нем призваны сыграть страны БРИК и другие развивающиеся государства, обладающие значительным потенциалом роста. Как подчеркивалось в документах МИД Российской Федерации, «Группа двадцати» стала уникальным многосторонним механизмом, по сути, антикризисным центром глобального масштаба, способным сближать подходы стран с различными экономическими моделями к решению ключевых мировых проблем» .
Современный период развития международных отношений характеризуется очевидным усложнением мировой политики, перегруппировкой финансово-экономических и политических сил и повышением влияния разнообразных нетрадиционных игроков. Не последнюю роль играет и то обстоятельство, что глобальный кризис, несмотря на все усилия, еще до конца не преодолен. В частности, странам Запада не удалось вполне стабилизировать свою банковскую систему. Острейшей проблемой стал дефицит государственных бюджетов, что поставило на грань банкротства целые государства, в том числе в зоне евро.
Внутри «Большой двадцатки» сложилась сложная конфигурация интересов и противоречий. Многие из этих противоречий не поддаются простому разрешению. Например, «валютная война» может принять латентный характер, но вряд ли будут полностью исключены ее периодические всплески. Существует и ряд других вопросов международного значения, остающихся за рамками достигнутых договоренностей.
Таким образом, саммиты «двадцатки», наряду с имеющимися совпадениями интересов стран-участниц, обнажили и существенные разногласия. Кроме того, встречи мировых лидеров зафиксировали и сделали очевидным геополитическое ослабление позиций США, которые в предыдущие десятилетия практически безраздельно господствовали в международных финансово-экономических институтах.
Каковы перспективы «Большой двадцатки»? Следующий саммит пройдет в 2011 г. во Франции, а в 2012 г. лидеры G-20 соберутся в Мексике. Тем самым «двадцатка» переходит на более спокойный (раз в год) режим встреч на высшем уровне. Это свидетельствует о том, что кризисные проблемы для многих стран стали терять остроту, а ведущим державам мира удалось запустить механизм консультаций и переговоров, который подтвердил свою эффективность и проложил путь к формированию нового типа глобального регулирования. Но человечество находится только в самом начале этого пути.
Примечания:
Первоначально в группу вошли: Австралия, Аргентина, Бразилия, Великобритания, Германия, Евросоюз, Индия, Индонезия, Италия, Канада, Китай, Мексика, Россия, Саудовская Аравия, США, Турция, Франция, ЮАР, Республика Корея, Япония.
По данным МВФ, в 2009 г. в денежном выражении объем мировой торговли товарами и услугами сократился на 11%. – Perspectivas de la economía mundial. Recuperación, riesgo y reequilibrio. Fondo Monetario Internacional, Washington, Octubre de 2010, p. 2.
El País, 27.06.2010.
Declaración del Presidente del Gobierno ante la Cumbre del G-20. Página web G-20, martes, 31 de marzo de 2009. – http://www. La-moncloa.es/recursoslamoncloa/paginaImprimir.html
El presidente del Gobierno considera al G-20 el modelo global de gobernanza para el siglo XXI. – http://www.la-moncloa.es/
Подробнее см.: Петр Яковлев. Ибероамериканское сообщество наций: итоги двадцатилетия. – http://www.perspectivy.info/oykumena/amerika/iberoamerikanskoje_soobshhestvo_nacij_itogi_dvadcatiletija_2010-12-23.htm
Финансовая архитектура посткризисного мира: эффективность решений. Международное исследование. Апрель – май 2009. – www.postcrisisworld.org
Каждому государству-члену МВФ (на начало 2011 г. их насчитывалось 187) назначается квота, которая в целом отражает его удельный вес в мировой экономике. Взносы по квоте являются основными источниками ресурсов фонда. Квота государства-члена определяет число его голосов в управляющих структурах и максимальное финансовое обязательство перед МВФ, а также влияет на размеры финансирования со стороны МВФ.
Первым этот термин ввел в политический оборот министр финансов Бразилии Гидо Мантега.
«Сеульский консенсус в области развития для обеспечения всеобщего роста» был принят 12 ноября 2010 г. в виде Приложения I к Декларации саммита «Большой двадцатки» в южнокорейской столице.
El G20 promete poner fin a la Guerra de divisas. – http://www.bbc.co.uk/mundo/noticias/2010/11
Quota Shares of 20 Largest Members. – http://www.imf.org/
Приложение I к Декларации саммита «Группы двадцати». – http://news.kremlin.ru/ref_notes/769/print
El presidente del Gobierno afirma que combatir las desigualdades de riqueza ayudará a evitar futuras crisis económicas. – http://www.la-moncloa.es/
При рассмотрении и определении основных принципов «Вашингтонского консенсуса» прежде всего, имеет смысл дать определение самого термина.
«Вашингтонский консенсус» - это тип макроэкономической политики, который в конце XX века был рекомендован руководством МВФ и Всемирного банка к применению в странах, испытывающих финансовый и экономический кризис. «Вашингтонский консенсус» был сформулирован английским экономистом Джоном Уильямсоном в 1989 году как свод правил экономической политики для стран Латинской Америки. Документ имел целью обозначить отход этих стран от командной модели экономического развития 1960--1970-х годов и принятие ими принципов экономической политики, общих для большинства развитых государств. Речь шла о принципах, которые, по мнению Уильямсона, отражали общую позицию администрации США, главных международных финансовых организаций -- МВФ и Всемирного банка, а также ведущих американских аналитических центров. Их штаб-квартиры находились в Вашингтоне -- отсюда и термин «Вашингтонский консенсус».
Данный документ показывал латиноамериканским странам чёткий путь от их регулируемых авторитарными режимами экономик к либеральной финансово-экономической модели западного типа. В нём речь шла о принципах, которые, по мнению Уильямсона, отражают общую позицию администрации США, главных международных финансовых организаций (МВФ и Всемирного банка), а также ведущих американских аналитических центров. Программа включала набор из 10 основных шагов в сфере экономики, которые необходимо было осуществить любому правительству для построения в стране современной финансовой и экономической системы западного типа.
Основные принципы Вашингтонского консенсуса:
Два десятилетия Запад в целом и Соединённые Штаты в частности планомерно и целенаправленно всеми возможными способами и средствами навязывали миру эти 10 главных принципов «Вашингтонского консенсуса». Предложенный план формулировал вполне конкретные правила валютной и налоговой политики, обещая, что отмена госконтроля простимулирует экономический рост. Однако низкая инфляция, высокий экономический рост, слишком свободный и неподконтрольный финансовый рынок не смогли гарантировать никаких позитивных эффектов. Так, в сентябре 2008 года все страны мира потерпели финансово-экономический кризис.
В апреле 2011 г. Доминик Стросс-Кан, глава МВФ, выступил с заявлением, что «Вашингтонский консенсус» «с его упрощенными экономическими представлениями и рецептами рухнул во время кризиса мировой экономики и остался позади». Так как стремление каждой страны достичь низкого бюджетного дефицита, бурного экономического роста, свободного неподконтрольного финансового рынка и либеральных налогов привели к неизбежному мировому экономическому кризису.
На мой взгляд практически все принципы «Вашингтонского консенсуса», не говоря уже про пункт защиты частной собственности, - это рецепт того лишь, как сделать страну инвестиционно-привлекательной, но никак не рецепт того, чтобы построить в стране современную и стабильную финансово-экономическую систему. А мировой финансовый кризис доказал неоправданность и даже пагубность чуть ли не всех этих принципов.
Второе рождение (или возрождение) глобализации началось в конце 1970-х годов на основе невероятной революции в совершенствовании средств доставки глобального радиуса действия, в информатике, телекоммуникациях и диджитализации.
«Смерть» пространства явилась наиболее важным отдельно взятым элементом, изменившим мир между двумя фазами, двумя периодами глобализации. «Это изменило представление о том, где должны люди работать и жить; изменило концепции национальных границ, традиции международной торговли. Это обстоятельство имело такой же переворачивающий все наши представления характер, как изобретение электричества».
В начале 1980-х годов руководители трех самых мощных экономических ведомств, расположенных в американской столице - министерство финансов США, Международный валютный фонд и Всемирный банк достигли согласия в том, что главным препятствием экономическому росту являются таможенные и прочие барьеры на пути мировой торговли. Глобальной целью стало сокрушить эти барьеры. Так сформировался т. н. Вашингтонский консенсус, чья деятельность открыла ворота мировой глобализации. Собственно Вашингтонским консенсусом называют десять рекомендаций по реформированию мировой торговли, сформулированные в 1989 году экономистом Дж. Вильямсоном.
1. Налоговая дисциплина. Большие и постоянные дефициты бюджета порождают инфляцию и отток капитала. Государства должны свести этот дефицит к минимуму.
2. Особая направленность общественных расходов. Субсидии предприятиям должны быть сведены до минимума. Правительство должно расходовать деньги лишь в сфере образования, здравоохранения и на развитие инфраструктуры.
3. Налоговая реформа. Сфера налогооблагаемых в обществе должна быть широкой, но ставки налогов - умеренными.
4. Процентные ставки. Процентные ставки должны определяться внутренними финансовыми рынками. Предлагаемый вкладчикам процент должен стимулировать их вклады в банки и сдерживать бегство капиталов.
5. Обменный курс. Развивающиеся страны должны ввести такой обменный курс, который помогал бы экспорту, делая экспортные цены более конкурентоспособными.
6. Торговый либерализм. Тарифы должны быть минимальными и не должны вводиться на те товары, которые способствуют (как части более сложного продукта) экспорту.
7. Прямые иностранные капиталовложения. Должна быть принята политика поощрения и привлечения капитала и технологических знаний.
8. Приватизация. Должна всячески поощряться приватизация государственных предприятий. Частные предприятия обязаны быть более эффективными хотя бы потому что менеджеры заинтересованы непосредственно в более высокой производительности труда.
9. Дерегуляция. Излишнее государственное регулирование порождает лишь коррупцию и дискриминацию в отношении субподрядчиков, не имеющих возможности пробиться к высшим слоям бюрократии. С регуляцией промышленности следует покончить.
10. Права частной собственности. Эти права должны быть гарантированы и усилены. Слабая законодательная база и неэффективная юридическая система уменьшают значимость стимулов делать накопления и аккумулировать богатства.
Идеи «вашингтонского консенсуса» оказали огромное воздействие на экономическую жизнь многих стран в последнее десятилетие двадцатого века.
Сформировавшийся «почти случайно» идейно-политический союз оказался мощной силой и в политическом отношении и в теоретической борьбе этого критического периода. Все три угла треугольника оказались надежными союзниками и это обеспечило его устойчивость и силу. Идеи «вашингтонского консенсуса» стали основой либерального фундаментализма 1990-х годов. Приступившие к реформации своей экономики и экономической политики правительства развитых, развивающихся и стран переходной экономики получили своего рода предписание. Это, по сути, и был тот самый «золотой корсет», о котором речь будет ниже. Термин «вашингтонский консенсус» приобрел особое значение и начал собственную жизнь - особенно в свете крушения советской системы. Шли поиски сугубо альтернативных социалистическому централизму идей и ложка оказалась к обеду. Как пишет главный редактор журнала «Форин полиси» М. Наим, «важной функцией каждой идеологии является функционировать в качестве «мыслеобразующего» механизма, который упрощает и организует то, что часто является сбивающей с толка хаотической реальностью». Странным образом «вашингтонский консенсус» стал своего рода временным замещающим средством вместо так и не созданного всеобъемлющего идеологического учения для миллионов людей, которые стали зависеть от навязанного им выбора системы управления - суррогата общественное мировоззрения.
Поиски такой схемы были облегчены самим уверенным тоном («консенсус»), предначертательным характером его постулатов, его директивной уверенностью, местом рождения - Вашингтоном, столицей победоносной империи. Нужда в новоприобретенном, рыночно-ориентированном администрировании для сглаживания болезненного эффекта экономических реформ, требуемых «консенсусом», равно как и отсутствие достойной доверия альтернативы (которую так и не представила дискредитированная оппозиция) также содействовали вознесению репутации «вашингтонского консенсуса», его элана. Если бы всего этого было бы недостаточно, то в ход пошла бы неукротимая настойчивость Международного валютного фонда и Всемирного банка, чьи займы были обусловлены именно в духе идей «вашингтонского консенсуса».
М. Тэтчер и Р. Рейган свои неолиберальным законодательством ослабили роль государства, давая зеленый свет глобализации. Значительная доля экономической власти государства оказалась переданной частным компаниям. При этом от идей государственного вмешательства, от идей «Великого общества» и взглядов Дж.М. Кейнса пришлось отказаться. Две самые старые и искушенные элиты двух старейших экономик западного мира пришли к выводу, что существующая система мирового взаимообмена не обеспечивает достаточного простора для экономического роста. Мировая экономическая мысль, руководимая т. н. «чикагской школой», сделала важный поворот. Символом прогресса стала приватизация индустрии и сферы услуг. Международный бизнес, крупный частный капитал в 1980-1990-е годы овладел всеми возможными ключевыми позициями в национальных экономиках крупнейших западных стран.
Если бы “принцип максимальной предосторожности” имел бы хождение в области экономической политики, защитники неолиберализма сидели бы на безработице в связи с методами лечения, оборачивающимися бедствием для тех, кто – по своей ли воле или же подневольно – их применяет. Список реформ, которым вынуждены были подвергнуться по приказу МВФ и Всемирного банка столь различные страны как Индонезия, Бразилия или же Россия, известен под названием “Вашингтонского консенсуса”. “Консенсус”, авторы которого постоянно ловятся на ошибках.
Соображения о том, как сделать ту или иную страну процветающей, всегда отличались капризным характером. С этой точки зрения, прошедшее десятилетие не отличалось от предыдущих по тому разнообразию и непостоянству экономических рецептов, которые в разное время пользовались благосклонностью университетских профессоров, влиятельных политических деятелей и наиболее информированных слоев населения в мире. Но его отличительная черта определяется предполагаемым существованием единодушного согласия по политике, которую следует проводить бедным странам для того, чтобы стать богаче. Эта иллюзия во многом обязана своим существованием удивительной популярности выражения “Вашингтонский консенсус”, употребленного в 1989 году экономистом Джоном Уильямсоном (John Williamson) для обозначения своих шести рекомендаций, предназначенных для использования государствами, желавшими реформировать свою экономику (1), и оказавшими на них в дальнейшем огромное влияние, даже будучи истолкованы и осуществлены весьма по разному в зависимости от конкретной ситуации на месте.
Джон Уильямсон приложил все силы, чтобы уточнить, что именно имел он в виду при формулировании своих рекомендаций, подправить неверные толкования и разъяснить тонкости их концептуальных рамок. Ничего не помогло. Выражение “Вашингтонский консенсус” стало существовать независимо, превратившись в международную торговую марку, известную и используемую отдельно от заявлений и даже от своего изначального содержания. Почему столь затертое построение стало так известно?
Во-первых, возможно, потому, что оно было выдвинуто в конце 80-х годов, в момент крушения советской системы. Разочарование социалистическими идеями и централизованным планированием создало срочную и всеобщую потребность в альтернативной системе организации экономической и политической жизни. Вашингтонский консенсус стал временной и плохо приспособленной заменой глобальным идеологическим рамкам, от которых зависели до сих пор миллионы людей при формировании своего мнения о национальных и международных делах, в оценке государственных дел и даже при определении некоторых сторон их повседневной жизни.
Его влияние было тем более сильным, что он представлялся, как нечто вполне определенное, существование которого никем не ставится под вопрос (“консенсус”), выступал за вполне определенные направления работы, был направлен на достижение четко очерченных задач и имел своей отправной точкой Вашингтон, столицу империи-победителя. И если бы этого оказалось недостаточно, то уж окончательно сделало неотразимым такого рода идеологическую продукцию решение Всемирного банка и Международного Валютного Фонда подчинить выделение своих займов принятию политики, руководствующейся вышеназванным консенсусом. К несчастью, результаты оказались весьма отличными от обещаний ответственных политических деятелей, от надежд населения и от предсказаний разработчиков вышеназванных моделей экономического развития.
В ходе последнего десятилетия политическое руководство стран, подвергнувшихся реформированию, отметило, что определяющая достижение цели планка беспрестанно поднимается и что изменения, которые они по идее должны были провести, становятся все сложнее. Зачастую такие изменения даже оказывались политически невозможными. Опасения политиков относились на счет их же невежества, или же недостатка политической воли, в то время как постоянно блуждающие указания Вашингтона и Уолл-Стрит представлялись в виде разумнейших изменений, учитывающих уроки и опыт прошлого. Господствующая доктрина лишь только “эволюционировала”, в то время как сопротивлению реформам клеился ярлык “популизма”.
Эта “эволюция” всегда подчинялась одной и той же схеме. Сначала ширилась мода на разного рода рекомендации, представлявшие некоторое время если не результат консенсуса, то, по меньшей мере, точку зрения влиятельного большинства профессоров американских университетов и крупных ответственных работников Всемирного банка, МВФ, министерства финансов США, творческих коллективов разработчиков, а также авторов передовиц разношерстных изданий. Затем, причем очень скоро, случалось то или иное событие, ставивешее под сомнение обоснованность таковых рекомендаций, а зачастую, задним числом, и вовсе представлявшее их абсурдными. Новые имеющиеся в распоряжении данные свидетельствуют, что в “ уроках ”, извлеченных из предыдущих кризисов, упущен учет одного важного момента (часто резюмироемого в виде всеобъемлющих формулировок типа “ слабости институтов ” или “ коррупции ”), критический характер которого недвусмысленно был выявлен в ходе недавнего кризиса. Вполне естественно, что эти новые сведения делают необходимым проведение дополнительных реформ.
Эволюция официальной мысли оформилась в виде четырех этапов открытий, которые, грубо говоря, следовали друг за другом в следующем хронологическом порядке: открытие экономической ортодоксальности, открытие институтов, открытие глобализации и (повторное) открытие слаборазвитости.
Одним из исторических достижений Вашингтонского консенсуса является то, что он положил конец разделению между экономикой развития и ортодоксальной экономикой. Сегодня может показаться очевидным, что значительный дефицит государственного бюджета и попустительская кредитно-денежно политика питают инфляцию. Тем не менее, эти идеи долго рассматривались рядом развивающихся стран, как одна из форм монетаристской близорукости. Инфляция считалась результатом “ структурных ” условий, таких как неравноправное распределение богатств и доходов. Точно также широко допускался и продолжает в определенной мере оставаться в силе тезис, согласно которому развивающаяся страна не может по настоящему воспользоваться либерализацией торговли и капиталовложений. Вот почему обязанность, вмененная правительствам по снятию всех барьеров на пути импорта, экспорта, капиталовложений и совершении сделок с валютами, полностью противоречит уверенности в том, что развивающиеся страны должны были защищать свою экономику.
Долговой кризис 80-х годов и окончание холодной войны помешали правительствам продолжить осуществление их экономической политики, не основывающейся на ортодоксальных макроэкономических принципах. Перед рядом развивающихся стран не было никакого другого выбора кроме перехода под кавдинское ярмо Вашингтонского консенсуса и принятия того, что было прозвано в то время “ реструктуризацией ”. Им надо было разрушить свои протекционистские структуры, прежде всего, если речь шла о сильно задолжавших странах, безнадежно пытавшихся добиться передышки в выполнении своих финансовых обязательств. Отныне вопрос стоял о срочном сокращении бюджетного дефицита и дефицита торгового баланса, а не об определении того, какая еще новая отрасль промышленности станет “ приоритетной для государства ”, защищаемой и дотируемой им. За проектами расширения гос. предприятий (ставшего невозможным в результате принятия мер по ужесточению налоговой политики) последовали споры о выборе предприятий, подпадающих под приватизацию. Руководители, до сих пор никогда не слышавшие о долгосрочных обязательствах, вынуждены были в последний момент попытаться понять, как скажется обмен долгов на акции для казны и насколько это связано с потоками портфельных инвестиций.
Во многих странах либеральные реформы положительно сказались на стабильности цен и, в некоторых случаях, на росте экономики. Но очень скоро выяснилось, что магия ортодоксальной макроэкономики имеет свои границы, особенно, когда речь идет о поисках путей обеспечения справедливого и терпимого роста.
И ни слова о глобализации.
Первого января 1994 года вошел в силу договор о свободе торговых обменов между странами Северной Америки (Alena). В этот же день Запатистская армия национального освобождения поднялась в районе Чиапас (Chiapas) на вооруженную борьбу с правительством Мексики, застигнув врасплох президента Карлоса Салинаса и весь остальной мир, блаженно разинувший рот от восхищения перед успехом либеральных реформ, предпринятых в Мексике.
Подвергнутые же реформам страны вдруг обнаружили, что экономический рост не так уж и важен, если в больницах не хватает лекарств, и что эйфория на фондовой бирже может быть очень опасна, если местное учреждение, выполняющее те же функции, что и Комиссия по отслеживанию биржевых операций с ценными бумагами (Security and Exchanges Commission - COB) в США или же Комиссия по биржевым операциям (Commission de operations de Bourse - COB) во Франции, не справляется со своими обязанностями. Выяснилось, что выгодного обменного курса недостаточно для удержания стратегического роста путем экспорта местной продукции, если порты парализованы безалаберностью и взяточничеством, а налоговые реформы лишены всякого смысла, если налоги нельзя собирать.
Снятия ограничений на иностранные инвестиции было далеко недостаточно для того, чтобы сделать ту или иную страну конкурентоспособной в гонке за капиталовложениями: достойная доверия судебная система, хорошо обученная рабочая сила, надежная инфраструктура и связь являются, кроме всего прочего, определяющими факторами при принятии инвесторами долгосрочных решений. Короче, срочно требовались более сильные и эффективные институты власти для того, чтобы дополнить изменения в области макроэкономической политики.
Как только певцы реформ открыли для себя “институты”, стало считаться хорошим тоном ссылаться на них во всех речах и документах. К сожалению, очень мало в них содержалось полезных мыслей то поводу того, как осуществить требуемые институционные изменения.
Верх иронии, Вашингтонский консенсус обошел стороной процесс глобализации. Это упущение не лишено своей прелести, так как устранение препятствий на пути коммерции и инвестиций, ускорившее международную интеграцию в 90-х годах, во многом обязано своим влиянием на ряд развивающихся стран. Если что Вашингтонский консенсус и оказался неспособным дать, так это комплекс мер, позволяющих странам с открывающейся экономикой противостоять последствиям глобализации в различных областях и, прежде всего, в сфере финансов.
Так вот, об истекшем десятилетии будут помнить как о времени периодических финансовых кризисов, не ведавших границ. С 1994 по 1999 годы десять развивающихся стран среднего достатка пережили как минимум по одному крупномасштабному кризису каждая. Эти “случайности” разорили финансовую систему таких государств, привели их банки к краху, аннулировали экономический задел, наработанный за годы болезненных реформ, и вызвали в некоторых случаях тяжкие социальные волнения.
Но главным образом эти повторяющиеся банкротства вызвали великое замешательство в умах теоретиков. Открытость финансовой системы – хорошо это или плохо? Должны ли государства сами устанавливать обменный курс своих национальных валют или же полагаться в этом на рынок? Часто МВФ предписывает в качестве лекарства от кризиса сочетание астрономических процентных ставок и завинчивания гаек в налоговой сфере. Но лечение ли это, или же, напротив, отрава, ослабляющая пациента, отягчающая течение болезни и делающая её еще более трудноизлечимой? Следует ли ликвидировать МВФ или усилить? И таким вот образом мнимый Вашингтонский консенсус скатился к публичной и зачастую злобной сваре между “экспертами”.
В ходе прошлого десятилетия некоторое время поддержание жизнеспособности реформ либерального толка составляло основную заботу зачинателей консенсуса. А теперь уже выживание демократии во многих странах, подверженных реформам, стало предметом их опасений. Все острее осознается опасность, которую таит в себе международная экономическая обстановка, периодически вызывающая финансовые взрывные волны, уничтожающие за день результаты многолетнего труда.
Смягчение бедности продолжает афишироваться в качестве приоритетной цели, но она должна разделить свет рампы с растущей обеспокоенностью усилением неравенства, воспринимаемого отныне не только как угроза политической стабильности, но также и как главный недостаток в конкурентоспособности на международном рынке.
Президент Всемирного банка, Джеймс Вулфенсон смог утверждать: “Мы не можем принять систему, в которой макроэкономические и финансовые аспекты рассматриваются без принятия во внимание структурных, социальных и гуманитарных аспектов, и наоборот.” Некоторое беспокойство, внушаемое заявлениями г. Вулфенсона, тождественно тому, что впервые было высказано в 40 и 50 годы в теории “экономики развития”. Так это называлось в то время. Только, в отличие от того времени, те же идеи, излагаемые в официальных заявлениях или же документах, должны сейчас предваряться предисловием, напоминающим, что необходимо соблюдение основополагающих макроэкономических принципов.
После этого разъяснения следуют списки ратований: правительства должны быть честными, судебная система - беспристрастной, государственные чиновники - хорошо подготовленными и высокооплачиваемыми, механизмы регулирования – прозрачными. И т.д. и т.п. Загвоздка только в том, что страна, способная соответствовать этим очень жестким критериям, уже является развитой. Таким образом, задача сейчас состоит в том, чтобы извлечь уроки из десятилетий усилий, направленных на обеспечение развития, с тем, чтобы предложить программы, включающие промежуточные этапы и реальные цели. А вот по этому пункту Вашингтонский консенсус безмолвствует.
Сколько существует
глобальная экономика, столько и
бьются передовые аналитические
умы над проблемами ее оптимизации.
Экономическая «кухня» время
от времени пополняется очередными
«фирменными» рецептами, которым всякий
раз приписывается абсолютная эффективность
и универсальность. Одним из таких рецептов
в XX веке стал вашингтонский консенсус.
Некоторые аналитики увязывают с ним первопричины
разразившегося впоследствии мирового
экономического кризиса.
Модель вашингтонского
консенсуса получила макроэкономический
статус в восьмидесятые годы XX столетия
после прихода к власти в США Рональда
Рейгана, а в Великобритании – Маргарет
Тэтчер. Распространителями новой экономической
идеологи тогда стали транснациональные
корпорации (ТНК) – крупные компании и
объединения, имеющие зарубежные активы
и способные оказывать существенное влияние
на те или иные сферы экономики в международном
масштабе.
и т.д.................